25.04.2020 в 18:22
Пишет Шано:Оригинал взят у в Триптих о жизни британских сахибов в Индии. Ч.1.Триптих о жизни британских сахибов в Индии.
Три нижеследующих отрывка взяты мной из книжки Ричарда Холмса: «Сахиб. Британский солдат в Индии 1750 – 1914» (Holmes, Richard. Sahib: The British Soldier in India 1750-1914. Harper Press, 2006).
Ричард Холмс пишет обыкновенным для себя, известным нам образом – сам он высказывается мало (но вразумительно), и нанизывает на собственный рассказ множество (в этой книжке использованы за тысячу источников) отрывков, историй, словесных иллюстраций к сказанному, так что выходит замечательный конволют – или «скрапбукинг» британской истории, по теперешней терминологии. И дело своё он знает. Книжка даёт хорошее представление о бытовой стороне жизни английского военного в колониальной Индии.
Я выбрал и перевёл три отрывка:
1. Обязанности военные (или очередной вариант «Песни о канонире Ябурке», и гражданские обязанности британского офицера в Индии.
2. Издержки и потребности офицера-сахиба.
3. «Лунный камень», «Алмаз раджи», «Сокровища Агры» как реалия англо-индийской жизни.
читать дальшеТретий отрывок, возможно, требует некоторых пояснений: мы знаем частый зачин английского детективного романа, рассказа, новеллы – пропал (украден, потерян) – а то и найден – какой-то благородный камень, украшавший прежде некоторую часть организма влиятельного индийского правителя. «Око света», «Око змеи», «Глаз Шивы», «Сопля Кришны» - несть числа таким камушкам; добавим сюда ларцы с золотом и т.п.; так вот, после прочтения главы Ричарда Холмса о призовом деле в его причудливом индийском варианте (третий отрывок) понимаешь вдруг, что такой зачин, такой «бродячий сюжет» вовсе не удачная выдумка детективных авторов. Нет. Это просто бытовая зарисовка английской жизни определённого периода. "В городе Лондоне мостовые мощены золотом" - ага, так. И усыпаны индийскими камушками.
***
И дальний берег за кормой,
Омытый морем, тает, тает,-
Там шпага, брошенная мной,
В дорожных травах истлевает.
А с берега несется звон,
И песня дальняя понятна:
"Вернись обратно, Виттингтон,
О Виттингтон, вернись обратно!"
Я, несомненно, наляпал ошибок в каких-то индийских топонимах и т.п. - очень прошу указать мне на такие ошибки, если заметите.
1. Обязанности военные (или очередной вариант «Песни о канонире Ябурке», и гражданские обязанности британского офицера в Индии.
1.1. Обязанности молодого капитана Чемберлена.
Молодого офицера-чиновника могли направить в большую и неспокойную область Индии, где тот и работал, рассчитывая лишь на собственные силы. В 1850 году, капитану Невилю Чемберлену пришлось остаться на хозяйстве в Хазаре (Граница, северо-западный фронтир) – после того, как начальник Чемберлена, несгибаемый майор Джеймс Аббот, отбыл в поездку, оставив капитану некоторые обязанности. Вот список этих обязанностей, составленный самим Чемберленом:
- Теперь я магистрат, то есть обязан хватать и допрашивать любого нарушителя за любое вообразимое в человеческом общежитии нарушение; ещё я надзираю за полицией;
- Я податной инспектор, то есть руковожу и присматриваю за всевозможными доходными статьями; решаю гражданские тяжбы, равно как споры того рода, что в Европе отошли бы к ведению церковного суда по каноническому праву;
- Как единоличная власть, я принимаю апелляции от самого себя к самому себе, по уголовным и по гражданским делам; ещё я обязан выносить приговоры по тяжким преступлениям, таким как убийство, и отправлять свои решения в Лахор, для конфирмования;
- Я отвечаю за содержание тюрьмы;
- Я отвечаю за казну и все без исключения расходы;
- Я терапевт; я начальник медицинской службы – военной и гражданской – и отвечаю за запасы медицинского имущества;
- Я главный инженер и директор любой казённой стройки;
- Почтмейстер;
- Начальник гужевого транспорта, ведаю волами и мулами.
- Начальник артиллерийского и вещевого снабжения.
- А ещё я командир: командую одним пехотным полком; двумя кавалерийскими эскадронами; одной артиллерийской батареей с горными орудиями и вспомогательными лёгкими пушками; ротой пионеров (иррегулярной); отрядом людей племени Утцай; отрядом племени Матхвази; командой посыльных, проводников, разведчиков.
…
1.2. «Сэр, я ранен!»
Непревзойдённое свидетельство о коллективном риске, общем уделе всех, кто носили красные мундиры, даёт капитан Джон Камминг – в рассказе о долгой и страшной ночи под Фирозешахом:
Множество храбрецов с тяжёлыми ранениями оставались лежать в молчаливых британских рядах – они тихо истекали кровью, никак не прося о помощи. В нашем 80-м картечь ударила солдата в плечо, и тот получил серьёзное ранение. Недалёкий парень решил уйти в тыл – почему он собрался уйти, я не ведаю, должно быть, вообразил, что страдает сильнее других. Ротный сержант отказал в просьбе; тогда солдат обратился к батальонному сержанту и заявил: «Сэр, я тяжело ранен, отпустите меня из строя, к лекарю».
Батальонный сержант ответил: «Лежи где лежишь, солдат, а теперь посмотри на меня» - и поднял напоказ ногу с оторванной ступнёй. Но парень настаивал на своём, и двинул к лейтенанту Битхеси, своему командиру роты – сам я услышал всё, потому что как раз лежал рядом с лейтенантом. «Ох, сэр, прошу вас, отдайте приказ, чтобы меня отпустили с позиции: я ранен». - «Так же, как и я» - холодно ответил мистер Битхеси; он пропустил под себя правую руку и приподнял недвижную левую, висящую лоскутами от запястья. Только тогда я узнал о ранении лейтенанта, хотя и лежал близко от него. Солдат, впрочем, упорствовал и обратился к командиру части, полковнику Бенбури – тот не залёг, но остался в седле, встав в двух ярдах от нас. «Сэр – закричал рядовой – я ранен, прикажите меня отпустить и я пойду на перевязку!» «Так ты ранен, мой славный солдат» - сказал полковник. – «Да сэр» - «Вот и я ранен» – и тут я заметил, что полковник действительно ранен, ниже колена, что кровь заполнила сапог и капает с каблука на землю. Действия настырного рядового не ушли от внимания помощника батальонного сержанта и тот, обозлённый долгой докукой, решил положить делу конец. Он вскочил, схватил парня и начал с: «Чёрт тебя побери…» - а больше не сказал ничего, потому что прилетевшее ядро снесло ему голову, прихватив и часть головы неудачливого солдата, так что оба погибли одновременно.
Оригинал взят у в Триптих о жизни британских сахибов в Индии. Ч.2.
2. Издержки и потребности офицера-сахиба.
читать дальшеВ индийских кампаниях, приобретение всяких необходимостей было тяжким финансовым бременем - тяжким даже для офицеров королевских регулярных полков. Попав в Индию, лейтенант Уолтер Кемпбелл ознакомился со статьями грядущих расходов и составил их список:
- Палатка – с одним шестом для субалтерна, с двумя – для капитана и старших офицеров, с повозкой на пару или четвёрку волов, для перевозки, в зависимости от размера палатки;
- Складной лагерный стол, стул, умывальник;
- Походная кровать следующей конструкции: лёгкая деревянная рама, с ротанговым основанием и тонким хлопковым матрацем – в матрац заворачивается стул и прочие лёгкие пожитки, а всё это носят на головах два кули;
- Хорошая лошадь, или две – по возможностям – с прислугой… по конюху и по заготовителю корма при каждой лошади;
- Должное число волов, чтобы возить всё это имущество;
- Двое слуг: «дубаш», или старший слуга и мальчик-прислуга;
- Две «каури» - корзины с должным запасом чая, сахара, кофе, бренди, восковых свечей; носят их кули, подвесив к гибким бамбуковым шестам;
- Пара копий для охоты на кабанов;
- Охотничий нож;
- Охотничья шапка, точно по размеру, чтобы плотно прилегала к голове – и тонкая металлическая пластина, вставленная в тулью: совсем не бесполезная вещь в этой суровой стране;
- Добрый запас сигар и патронов – и здесь само собой разумеется, что у вас есть охотничье ружьё, винтовка, подзорная труба;
- Некоторые люди, кто ценят комфорт выше полного кошелька, покупают паланкин, китайскую циновку, ковёр в палатку и множество прочих мелких роскошеств; но некоторые вещи подобного рода обременяют человека излишним багажом.
Если офицер не принадлежал к состоятельному роду и не имел покровителя, ему приходилось занимать деньги для покрытия всех этих расходов. Средний долг субалтерна составлял 6 – 7 000 рупий, и он платил проценты, пока был субалтерном, затем и капитаном; и только став майором гасил сумму основного долга. Свидетельства из первых рук пестрят упоминаниями о худых средствах и неотвратимых счетах. «Энсин получает только 181 рупию 5 анн в месяц – жалуется Альберт Херви – и должен покрывать из этой суммы квартиру, еду, слуг, хозяйственные расходы…». Британские офицеры и гражданские служащие постоянно сетуют на то, что всё их жалованье уходит на содержание слуг; на то, что при невообразимых ограничениях кастовой системы, они никак не могут поручить какому-то слуге выполнять, помимо своей, другую работу. Бесси Фентон, дочь священника из Северной Ирландии приехала в Индию в 1826 году, выйдя замуж за армейского офицера. Она пишет, что: «Мы здесь вынуждены содержать толпу слуг, и это абсурд, но такова тирания обычая и она неизлечима».
читать дальшеВ индийских кампаниях, приобретение всяких необходимостей было тяжким финансовым бременем - тяжким даже для офицеров королевских регулярных полков. Попав в Индию, лейтенант Уолтер Кемпбелл ознакомился со статьями грядущих расходов и составил их список:
- Палатка – с одним шестом для субалтерна, с двумя – для капитана и старших офицеров, с повозкой на пару или четвёрку волов, для перевозки, в зависимости от размера палатки;
- Складной лагерный стол, стул, умывальник;
- Походная кровать следующей конструкции: лёгкая деревянная рама, с ротанговым основанием и тонким хлопковым матрацем – в матрац заворачивается стул и прочие лёгкие пожитки, а всё это носят на головах два кули;
- Хорошая лошадь, или две – по возможностям – с прислугой… по конюху и по заготовителю корма при каждой лошади;
- Должное число волов, чтобы возить всё это имущество;
- Двое слуг: «дубаш», или старший слуга и мальчик-прислуга;
- Две «каури» - корзины с должным запасом чая, сахара, кофе, бренди, восковых свечей; носят их кули, подвесив к гибким бамбуковым шестам;
- Пара копий для охоты на кабанов;
- Охотничий нож;
- Охотничья шапка, точно по размеру, чтобы плотно прилегала к голове – и тонкая металлическая пластина, вставленная в тулью: совсем не бесполезная вещь в этой суровой стране;
- Добрый запас сигар и патронов – и здесь само собой разумеется, что у вас есть охотничье ружьё, винтовка, подзорная труба;
- Некоторые люди, кто ценят комфорт выше полного кошелька, покупают паланкин, китайскую циновку, ковёр в палатку и множество прочих мелких роскошеств; но некоторые вещи подобного рода обременяют человека излишним багажом.
Если офицер не принадлежал к состоятельному роду и не имел покровителя, ему приходилось занимать деньги для покрытия всех этих расходов. Средний долг субалтерна составлял 6 – 7 000 рупий, и он платил проценты, пока был субалтерном, затем и капитаном; и только став майором гасил сумму основного долга. Свидетельства из первых рук пестрят упоминаниями о худых средствах и неотвратимых счетах. «Энсин получает только 181 рупию 5 анн в месяц – жалуется Альберт Херви – и должен покрывать из этой суммы квартиру, еду, слуг, хозяйственные расходы…». Британские офицеры и гражданские служащие постоянно сетуют на то, что всё их жалованье уходит на содержание слуг; на то, что при невообразимых ограничениях кастовой системы, они никак не могут поручить какому-то слуге выполнять, помимо своей, другую работу. Бесси Фентон, дочь священника из Северной Ирландии приехала в Индию в 1826 году, выйдя замуж за армейского офицера. Она пишет, что: «Мы здесь вынуждены содержать толпу слуг, и это абсурд, но такова тирания обычая и она неизлечима».
Оригинал взят у в Триптих о жизни британских сахибов в Индии. Ч.3.
3. «Лунный камень», «Алмаз раджи», «Сокровища Агры» как реалия англо-индийской жизни.
читать дальше... жалование и полевые деньги ("batta" надо понимать как один только стартовый уровень - обычное денежное содержание, непременно причитающееся британским и индийским солдатам. В военное время к этим деньгам добавлялись экстраординарные суммы: призовые деньги и трофеи; доход, поначалу законный, и - с неизбежностью - признанный незаконным впоследствии. Обычно мы думаем о призовых деньгах как об особенности морской войны наполеоновского периода, однако понятие это было в ходу и на войне сухопутной. Индия копила сокровища - слитки, золотые мохуры, зачастую женские украшения; такая сокровищница была для индийской фамилии и хранилищем богатства и мерилом статуса, двумя равно важными вещами. Во многих индийских общинах, чуть ли ни на виду, хранились изрядные запасы золота, и кое-что из этого могло, при должном случае, стать расценено как законный приз. А кое-что из означенных ценностей изымалось помимо любых законных ненужностей: вовсе не случайность, что слово "loot" - военная добыча, трофей, приобретённый грабежом - пришло в английский язык в 1788 году, родившись от хиндустанского "lut" - а "lut" значит "грабёж" или "разорение". В 1762 году полковник Реннел заявил, что Индия: "отличная страна, где молодой джентльмен может дополучить недоданное неудачной фортуной". Однако, по ходу лет, добыча скорого состояния в Индии становилась делом всё более затруднительным; в 1877 году Блэквуд Мэгезин жалуется, что "Индия перестала быть землёй приключений и стала местом, где царствует факт... теперь заморские сады очищены от золотых плодов".
По закону, после победы государственное имущество неприятеля, но не частная собственность побеждённых, шло в продажу, а вырученные деньги распределялись в зависимости от чинов по тщательно разработанной шкале, куда входили и главнокомандующий, и самый молодой солдат. Подобные суммы могли оказаться огромными: так, армия Декана, распределила 353 608 фунтов 4 шиллинга и 8 пенсов после кампании 1817 - 1818 года, а взятие Лакхнау (при том, что большая часть добра была попросту разграблена и только кое-что отошло в призовые деньги) принесло войскам более миллиона фунтов.
Обыкновенно, распределение приза шло сложным образом - возьмём как пример делёж после победы Клайва у Палаши. Одна восьмая всего приобретения пошла Роберту Клайву, индийскому, главнокомандующему; он удержал две трети для себя, и передал треть майору Джейсу Килпатрику (последний вскоре умер, оставив после себя 60 000 фунтов: сумму - по словам Джона Корнелли "куда большую, чем приобрели тогда многие из нас". Четыре пятых пошли субалтернам, капитанам, офицерам штаба и стали поделены так, чтобы субалтерн в обязательном порядке получил вдвое меньше капитана. Больше половины остатка, то есть более одной восьмой всего приобретения, было распределено между европейскими солдатами и унтер-офицерами, а также некоторыми артиллеристами индийского происхождения. Эту часть делили так, чтобы помощник лекаря, джентльмен-волонтёр и старший сержант получили тройную долю рядового-европейца, а капрал - полуторный солдатский приз. Сипаям отошли оставшиеся деньги, около одной восьмой от всей суммы; итак, индийские солдаты получили в обратной - примерно - пропорции к проценту солдат-сипаев во всей армии Клайва.
В апреле 1756, Джеймс Вуд и его боевые товарищи получили первый транш приза за операции против маратхского вождя Ангрия. "...каждый капитан получил 2 806 рупий, лейтенанты - по 1 007 рупий, унтер-офицеры - 320, рядовые по 56 рупий. Чёрным солдатам досталось по 20 рупий". После падения Серингапатама* полковник получил 287 фунтов, субалтерн - 52 и британский рядовой 3 фунта 15 шиллингов и 9 пенсов. Альберт Херви писал, что после Кургской войны:
------
* Здесь читатель непременно вспомнит «Лунный камень» У.Коллинза.
Приз распался на весьма привлекательные суммы. Субалтерны получили около трёхсот фунтов, а рядовые по три фунта десяти шиллингов - один из наилучших дивидендов известных когда-либо в Индии. Но многие офицеры к тому времени успели потерять веру в доход с будущих призов и, испытывая нужду в деньгах, продали свои паи за наличные, за то, что давали им покупатели; некоторые продали свои доли за сущий бесценок - за шестьдесят-семьдесят фунтов.
В стране были несколько персон, скупивших множество офицерских паёв, так что когда призовые деньги стали распределены, а это случилось очень скоро, они сняли знатный урожай и получили отличную прибыль на своей сделке. Как же были огорчены эти несчастные офицеры - те, кто продали свои доли - когда поняли, что могли бы выручить очень крупные суммы денег, прояви чуть больше терпения! Наши солдаты, конечно же, радовались полученной выгоде, и надеялись на следующую войну, где смогли бы выручить не меньшие деньги с равной лёгкостью.
Некоторые офицеры назначались призовыми агентами по выбору товарищей и работали в пользу своего военного сословия. Лейтенант Джон Пестер, назначенный призовым агентом туземной пехотной части во Вторую Маратхскую войну утверждает, что:
Это назначение взволновало меня, как никакое другое: я понимал, что избран большинством армейских офицеров, что это честь, предмет гордости для любого человека; что это самая убедительная оценка моего поведения, что меня заметили и удостоили похвалы. И я радовался, увидев, как много совершенно незнакомых со мной - я полагал так - офицеров, отдали за меня голоса.
После взятия Хелата, майор Джон Пенниквик стал выдвинут своим командиром для работы призовым агентом. Командир
... заручился мнением офицеров нашей части и рекомендовал меня кандидатом от королевских сил*. Я пошёл на голосование и получил единогласное одобрение уже среди всех офицеров; некоторые даже высказались в мою пользу по собственной инициативе - штабные и артиллерийские офицеры - так что я замечательно провёл выборную кампанию.
-----
* То есть от регулярных британских частей. В то время, в Индии действовали две силы: регулярные британские части и части Ост-Индской компании (вторые влились в первые после Мятежа).
Но работать призовым агентом было нелегко, так что майор пишет: "С того времени я не имел ни минуты свободной... и так продолжалось несколько месяцев".
Государственное имущество побитого врага собиралось под присмотр призовых агентов, а те устраивали распродажу. В Индии добрая доля захваченного добра приходилась на монеты из драгоценных металлов, так что распорядиться этой ценностью можно было без особых затруднений. Система дележа предполагала и предписывала, что старшие офицеры безотлагательно получат свою долю. Иногда старшие командиры принимали положенное вознаграждение с неохотой: другое поведение дало бы повод обвинить их в радении об экспансионистской политике с прицелом на обогащение. Лорд Корнвалис отказался от 47 000 фунтов после Третьей Маратхской, а лорд Уэлсли отверг 100 000 после Четвёртой. Но лорд Лейк получил 30 000 за взятие Агры*, и подполковник Дикон не отказался от командирского пая - 12 000 фунтов - из 100 000 завоёванных денег - в 1824 году, когда Компания взяла маленькую крепость раджи Киттурского - не отказался, хотя и прибыл на место к самому окончанию дела. Вторая осада Бхаратпура принесла лорду Комбермеру почти 60 000 фунтов, его генералам - 6 000 и субалтернам по 238 фунтов; британские рядовые получили по 4 фунта, сипаи - вполовину; доля джемадара составила 12 фунтов, а субадара - 28. Пусть это были и существенные деньги по меркам Индии, но "субадар, отслуживший сорок лет, едва ли мог почесть за справедливость восьмикратную - против своей - долю вдвое младшего по годам лейтенанта".
-----
* А тут читатель непременно вспомнит "Сокровище Агры" - да, да. оно утонуло.
Британские солдаты сомневались в призовых деньгах: их, прежде всего, смущала мудрёная несправедливость дележа и, во вторых, процесс распределения мог затянуться на долгие годы. Корнет Томас Пирсон из 11-го Лёгкого драгунского получил свои 218 фунтов 16 шиллингов через десять лет после падения Бхаратпура; вдова и сын рядового Беннета из 39-го королевского ждали двадцать лет, но всё же дождались унаследованных 4 фунтов 9 шиллингов призовых за Кургскую кампанию 1834 года. В июле 1858 года канонир Ричард Хардкасл пишет домой из Ауда, говорит, что отдал бы всё на свете за пинту "настоящего портера, навроде того, что пивал я в Бредфорде", а затем рассуждает так:
Уверен, что мне полагается надбавка за Лакхнау - 38 рупий - 3 фунта 2 шиллинга - и шестимесячная полевая надбавка, так что всего мне причитается 8 фунтов... Как только я соберу сколько-нибудь от этого, чтобы составились приличные деньги, отправлю большую часть домой. Но наши офицеры не доверяют нам и не решаются давать зараз большие суммы, так что, должно быть, станут платить частями, по фунту или по 10 шиллингов. Ещё нам полагаются призовые, за осаду и взятие Лакхнау - сам слышал, как один человек толковал о сказочных деньгах. Он говорил о 30 фунтах на солдата! Но, боюсь, не увидим мы этих 30 фунтов.
И он оказался прав в своём пессимизме. Сержант Форбс-Митчел дивится: куда пропало "трофейное добро, что поступило к призовым агентам" под Лакхнау, то есть сумма в миллион фунтов. Вместе с тем:
Каждый рядовой, участник осады и захвата Лакхнау, получил 178 рупий; но тридцать лакхов* сокровища, найденного в колодце у Битхура, остаток добычи, взятой во дворце Нана Сахиба, ускользнули от расчёта, и намного перекрывают указанную сумму. Я, тем не менее, могу, не затрудняясь назвать десяток, а то и поболее, имён: люди, кто дрались во всех боях, двое из них получили Крест Виктории, а умерли они в богадельнях родных краёв - некоторые, впрочем, в богадельне Калькуттского общества милосердия.
-----
* Лакх - сто тысяч, обычно сто тысяч рупий.
Джордж Элерс горько жалуется, что получил призовые за Серингапатам (1799) лишь в 1807 году, "за вычетом одного шиллинга интереса, который переложили на нас". Он, лейтенант, получил 430 фунтов, капитан - 800, майор - 2 000, подполковник - 4 000, генерал-майор - 12 000, а удачливый главнокомандующий получил обыкновенную долю, одну восьмую часть трофея. Генерал-майор сэр Дэвид Бейрд принял свои 12 000 фунтов с огорчением, и сказал Элерсу, что рассчитывал, "самое малое, на 100 000". Элерс даёт разъяснения:
Мы захватили неимоверное богатство, всевозможные ценности, дары всех европейских дворов. Там был изумительный фарфор от короля Франции, часы напольные и карманные, ценнейшие шали, всякие безделушки, ювелирные изделия со всех концов света, жемчуга, рубины, алмазы и изумруды и всякие другие благородные камни в оправе - всё что угодно, вплоть до брусков и клиньев из чистого золота. Солдат предложил мне такой за бутылку бренди. Многие офицеры получили часть своего приза в драгоценных камнях, оценённых по твёрдому прейскуранту. Я видел, как необработанный, негранёный изумруд шёл за 200 фунтов. Многие наши солдаты заполучили так много, что могли бы безбедно жить до конца дней, умей они распорядиться трофеем. Я слышал, как один из них после штурма едва мог идти под грузом взятых золотых пагод - он взял столько, сколько мог унести - говорят, на сумму в 10 000 фунтов.*
-----
* Золотая пагода (было 2 вида) - монета ценностью в 6 - 8 шиллингов, вес от 3 до 3,35 граммов. Положим, это были шестишиллинговые, то есть полуфунтовые монеты - тогда 10 000 фунтов это 20 000 пагод или 60 кг золота. Неудивительно, что солдат "едва мог идти"!
Некоторый солдат 74-го Королевского пехотного, нашёл два браслета, принадлежавших султану Типу; браслеты эти были декорированы алмазами "размером со зрелый конский боб". Рядовой вынул камни и продал их лекарю, доктору по имени Палтни Мейн за 1 500 рупий. Потом офицеров вынудили сдать трофеи в общий котёл, но Мейн оставил за собой алмазы, укрыв их в нашейном муслиновом платке. Он получил за них 2 000 фунтов годового дохода и перевёл на солдата 200 фунтов в год, "но бедный парень прожил недолго и не сумел вполне насладиться такими деньгами".
Джон Шипп, обходя захваченный форт Хутрас:
...видел, с каким старанием работают призовые агенты, пытаясь удержать наших парней подальше от добычи, чтобы те не подбирали и не воровали ценностей; но солдат были тысячи; все, естественно, с горящими глазами, так что задача агентов была, по правде говоря, безнадёжной. Я слышал, что один рядовой из полевой артиллерии ушёл с пятью сотнями золотых мохуров, а это больше 1 000 фунтов... Учитывая, что призовые суммы чудовищно усыхают до дележа, а то немногое, что остаётся, доходит до солдата через долгий срок, неудивительно, что люди эти при случае стараются помочь себе сами.
Короче говоря, огромная часть ценностей попросту исчезала, не успев дойти до призовых агентов. Британцев, взявших в 1818 форт Рхайгур, ждало разочарование: от денег, очевидно содержавшихся в укреплении, осталось немногое: они, по большей части как-то испарились. Расследование, затянувшееся до 1831 года, установило, что большая часть денег стала унесена по приказу, людьми осаждённого гарнизона:
Бхамбу Бин Ганга Синди показал под присягой, что пробыл в Рхайгуре всю осаду и сдался со всеми; затем Гаманджинг, джемадар, дал ему три мешка с деньгами и он завязав их в кушак, переправил в свой дом, в Чампи, что в двенадцати милях от форта; там деньги пролежали пятнадцать дней; затем про них узнал сахиб из Компании, и забрал его вместе с мешками в Кутчери у Гиргаума.
Некоторая часть трофея оставалась в руках солдат, "нашедших" ценность - как правило, на некоторое время, а потом переходила к офицерам, кто платили недорого и не затруднялись объявлять о приобретении призовым агентам. Уильям Рассел наблюдал такой случай в Кейзербахе у Лакхнау, сразу после взятия города.
Через двор, из ворот, упала тень человека; потом из прохода осторожно выдвинулся штык - поднятый, судя по всему, до уровня глаз; потом показалась винтовка Энфилда а следом голова британского солдата. "Чисто, одни свои" - крикнул он.
- Сюда, Билл. Здесь лишь пара офицеров и куча нетронутых закоулков!
За первым вошли ещё трое, шайка парней из регулярной королевской части. Чёрные от пороха лица, испятнанные кровью перекрёстные ремни, мундиры топорщатся от всяких подобранных ценностей. И они принялись мародёрничать, не обращая на нас никакого внимания. Первая дверь никак не поддавалась; тогда к замку приставили дуло ружья и вдребезги разнесли выстрелом. Солдаты с криком ворвались внутрь и вскоре вынесли железные шкатулки с драгоценными камнями; на свет появлялись железные коробки и шкафчики; в деревянных ящиках нашлось оружие, украшенное золотом и благородными камнями. Один из парней проломил крышку - по виду свинцовую, на самом деле - из чистого серебра - и вытащил браслет с изумрудами, алмазами, и жемчугами - такими огромными, что я поначалу не признал в них драгоценностей, и принял этот браслет за часть какой-то люстры.
- Что ваше благородие даст мне за это? - спросил солдат. - Я соглашусь на сто рупий, пользуйтесь случаем!
О! Проклятая судьба! Со мной не было ни пенни, ни у кого из нас. Ни у одного офицера в Индии. Нашими деньгами распоряжались слуги. А мой Саймон был далеко отсюда, в спокойном лагере...
- Я согласен на сто рупий, но должен сказать тебе, что ты получишь намного, намного больше, если камни настоящие.
- Пустое, мне не жалко для вашей чести, так что радуйтесь им за сто рупий. Вот, держите!
- Что-ж, отлично; приходи ко мне сегодня же вечером в лагерь, где штаб командования, или скажи своё имя и роту - тогда я перешлю тебе деньги с нарочным.
- Ох, верю вашему благородию, но как мне знать, доживу ли я до этого благословенного вечера? Может доживу, а то и нет - умру здесь с пулей в боку. Мне нужны два золотых мора (мохура по 32 шиллинга каждый) и бутылка рома тут, на месте. Будьте уверены, в такие времена безопаснее всего делать дела только на живые деньги.
Солдат дал каждому из офицеров по маленькому камушку "на добрую память" и оставил украшение себе. Итак, трофеи уплыли в "неизвестность"; однако, когда на следующий месяц сокровища стали распродаваться законным образом, под присмотром призовых агентов, Рассел "не нашёл ничего из увиденных тогда ценностей и был потрясён несуразно высокими продажными ценами".
Под Дели дело получило лучшую организацию. Там, как рассказывает миссис Матер:
... агенты, выбранные ещё до захвата города, постарались собрать трофеи, но основная часть ценностей пропала - жители припрятали добро... Некоторое время за сокровищами шла самая азартная охота; в поисках - живо и успешно - участвовал и мой супруг. Позавтракав спозаранок, он принимался за дело во главе отряда кули, вооружённых пиками, ломами и мерными рейками. Обследование дома, где, по донесениям, прятали сокровища, занимало целый день; работа начиналась с тщательного обследования постройки... Скрупулёзные замеры крыши по внешней поверхности и стен по внутренней позволяли безошибочно определить потайные полости. Затем били дыры в стенах, открывая секретные комнаты, замурованные ниши, тайники; время от времени, усердие в исследованиях вознаграждалось крупными и ценными находками.
Однажды я пригласила на ленч нескольких друзей, ожидая, что с нами откушает и полковник Матер, но один из пришедших гостей сказал, что тот запоздает, так как нашёл большое сокровище и не может оставить его без присмотра. Супруг вернулся заполночь с тринадцатью повозками военной добычи, и, между прочих ценностей, там были деньги - восемьдесят тысяч фунтов. ...
До нас доходили слухи, что какие-то сотрудники поисковых партий с прежней репутацией честных людей "аннексировали" в свою пользу некоторые ценные предметы.
Эдвард Вибрат удивлён собственной умеренностью. В Дели он и его люди "нашли тринадцать или четырнадцать деревянных ящиков, заполненных всевозможными изделиями из серебра и золота, монетами и благородными камнями различной ценности и передали всё это призовому агенту". И эта благородная, возможно неподражаемая честность, дала ему право на горсть бриллиантов - впоследствии Вибрат оправил их в золото "и презентовал родным. Увы, мне остаётся лишь жалеть о скверно использованной возможности - зачем я, при таком замечательном случае не приобрёл большего?" В те самые дни, под Лакхнау, другой человек также не отказал себе в некотором приобретении - капитан Чарльз Гермон; его жена, Мария, с гордостью пишет, как: "Мой дорогой Чарли пришёл домой совсем обессилев от этой работы... Он принёс мне прекрасные фарфоровые вещи и великолепную пуншевую чашу, свои собственные трофеи".
Приобретение ценностей по праву победителя был всегдашним обыкновением индийских войн, но в дни Мятежа британское мнение безоговорочно оправдывало такую практику. После захвата призов Армией Декана в 1817-18 году юристы пустились в долгое обсуждение о правомочности подобных акций: тогда появилась отчётливая граница между государственным имуществом противника (которое могло быть захвачено) и частной собственностью неприятелей (такая собственность захвату не подлежала). Когда разразился Мятеж, подобная щепетильность была оставлена. Пусть мы и видим – хотя бы на примере Серингапатама – как солдаты продавали трофеи офицерам задолго до Мятежа, но, тем не менее, в то время предпринимались попытки умерить мародёрство, а офицеры – пусть и не все – с ответственностью относились к призовому делу.
Энсину Альфреду Бассано из 32-го Пехотного королевского случилось оказаться в Мултане в 1849 году, после захвата города.
Три взвода моей роты стали откомандированы на охрану дома Мулраджа. Мы заняли эти покои и устроились там с чертовским комфортом. Вина было в изобилии. Но большую часть пришлось вылить – чтобы солдаты не перепились. Мы обыскали всё вокруг, нашли ящики набитые золотыми и серебряными деньгами, жемчужными ожерельями и золотыми брусками по пятидесяти, не меньше, фунтов каждый. Майор Вилер вычислил, что в наших руках оказалось – если пересчитать на деньги – золота на пятьдесят тысяч фунтов! Офицеры форта вместе с бригадиром Харви – о нём подали письменный рапорт - присвоили кое-что из этого добра, но ни один из наших офицеров не взял ничего по-настоящему ценного, разве что какие-то забавные золотые монетки, для курьёза, и мы не делали из этого тайны. Мы были щепетильны, высоко ценили своё офицерское положение, так что не соблазнились на мошенничество. Тем не менее, генерал-губернатор решил, что мултанские сокровища должны отойти в трофей к выгоде войска. Теперь я надеюсь на свою долю приза.
Впрочем, однополчане Бассано не отличались его щепетильностью. Рядовой Роберт Уотерфилд вспоминал, как:
… один парень из Ноттингема обложенный золотом с головы до пят, едва понимал, как сумеет ускользнуть от призовых агентов… тогда он, повинуясь внезапному соображению, разбежался и нанёс себе тяжёлое ранение, боднув со всего маху угол дома. Потом он с залитым кровью лицом доложил о несчастном случае и тяжёлом увечье. Подали носилки, парня отнесли в форт, и он вернулся в лагерь, став богаче на несколько тысяч фунтов.
Ранним утром Уотерфилд наблюдал, как его рота возвращается в лагерь. «Некоторые из них едва передвигал ноги в ботинках, набитых золотыми мохурами». Брат Уотерфилда, капрал той же роты, провёл ночь в карауле, так что не сумел разжиться самостоятельно, но все парни из караула стали вознаграждены боевыми товарищами. «Судя по всему, брату достался изрядный куш, так как он подарил мне 200 рупий … то есть около 20 наших фунтов».
В 1849 году, после сражения под Гуджратом, фортуна подшутила над сержантом Джоном Пирманом. Сержант вошёл в город с полудюжиной солдат. Они «подошли к старому меняле и спросили – где тот держит деньги? – но он не хотел говорить; пришлось достать пистолеты, и только тогда меняла достал мешочек с золотыми и серебряными монетами, всего около кварты». Тут появился офицер и велел нести мешочек на призовой склад, однако «мы ушли, оставив деньги на его усмотрение… Офицер не успел спросить, какой мы части, а узнать этого не мог – мы были в белых рубахах, кальсонах и шапках-тюрбанах». На следующий день он отобрал отличную арабскую лошадь, хотя конюх и умолял его: «Нет, сахиб, не берите!» - и продал её офицеру за две бутыли грога и 100 рупий – а деньги тотчас ушли на выпивку.
Лучший случай выпал Пирману в разведке, когда он, вместе с рядовым Джонни Греди поймали повозку, запряженную парой волов, и нашли в ней сундук с рупиями. Товарищи набили седельные кобуры золотыми монетами, а остаток выкинули. Сержант уверен, что:
… только так и можно было получить призовые деньги, ведь Компания дала нам лишь шестимесячную полевую надбавку: 3 фунта и 16 шиллингов, и это всё; так что мы пускались во все тяжкие и жили бы хорошо, когда не тратили бы деньги самым дурацким образом.
Он думал, что 10-й Пехотный королевский успевает в мародёрстве лучше всех, пусть и с некоторыми издержками – так, сержант Уильямс получил сто плетей и стал разжалован за кражу ценной сабли с золотой, в бриллиантах рукоятью. Уильямс передал саблю рядовому, а тот, опасаясь обыска, скрыл ценность, кинув её в колодец – возможно, сабля лежит там и по сей день.
Гарнет Уолсли высказывает категорическое неприятие грабежам по праву победителя. «За всю армейскую карьеру, я ни разу не взял неположенного приза – заявляет он.
И дело здесь не в моей брезгливости, и не в беззаконности такого занятия - напротив, я уверен, что победителю по праву причитаются военные трофеи; я действовал так в интересах порядка и дисциплины. Отношения, когда офицер принимает сторону солдата – мародёра и, более того, оспаривает у нижнего чина право на тот или иной ценный приз, убивают то лучшее, что есть в воинском духе британской армии. … Я совершенно уверен в том, что устроенная солдатами делёжка трофеев под Лакхнау стала большим несчастьем для нашей армии, понизила её дееспособность, сказалась на дисциплине и что беда эта не ограничилась тем, давним временем, но возымела долговременные последствия.
читать дальше... жалование и полевые деньги ("batta" надо понимать как один только стартовый уровень - обычное денежное содержание, непременно причитающееся британским и индийским солдатам. В военное время к этим деньгам добавлялись экстраординарные суммы: призовые деньги и трофеи; доход, поначалу законный, и - с неизбежностью - признанный незаконным впоследствии. Обычно мы думаем о призовых деньгах как об особенности морской войны наполеоновского периода, однако понятие это было в ходу и на войне сухопутной. Индия копила сокровища - слитки, золотые мохуры, зачастую женские украшения; такая сокровищница была для индийской фамилии и хранилищем богатства и мерилом статуса, двумя равно важными вещами. Во многих индийских общинах, чуть ли ни на виду, хранились изрядные запасы золота, и кое-что из этого могло, при должном случае, стать расценено как законный приз. А кое-что из означенных ценностей изымалось помимо любых законных ненужностей: вовсе не случайность, что слово "loot" - военная добыча, трофей, приобретённый грабежом - пришло в английский язык в 1788 году, родившись от хиндустанского "lut" - а "lut" значит "грабёж" или "разорение". В 1762 году полковник Реннел заявил, что Индия: "отличная страна, где молодой джентльмен может дополучить недоданное неудачной фортуной". Однако, по ходу лет, добыча скорого состояния в Индии становилась делом всё более затруднительным; в 1877 году Блэквуд Мэгезин жалуется, что "Индия перестала быть землёй приключений и стала местом, где царствует факт... теперь заморские сады очищены от золотых плодов".
По закону, после победы государственное имущество неприятеля, но не частная собственность побеждённых, шло в продажу, а вырученные деньги распределялись в зависимости от чинов по тщательно разработанной шкале, куда входили и главнокомандующий, и самый молодой солдат. Подобные суммы могли оказаться огромными: так, армия Декана, распределила 353 608 фунтов 4 шиллинга и 8 пенсов после кампании 1817 - 1818 года, а взятие Лакхнау (при том, что большая часть добра была попросту разграблена и только кое-что отошло в призовые деньги) принесло войскам более миллиона фунтов.
Обыкновенно, распределение приза шло сложным образом - возьмём как пример делёж после победы Клайва у Палаши. Одна восьмая всего приобретения пошла Роберту Клайву, индийскому, главнокомандующему; он удержал две трети для себя, и передал треть майору Джейсу Килпатрику (последний вскоре умер, оставив после себя 60 000 фунтов: сумму - по словам Джона Корнелли "куда большую, чем приобрели тогда многие из нас". Четыре пятых пошли субалтернам, капитанам, офицерам штаба и стали поделены так, чтобы субалтерн в обязательном порядке получил вдвое меньше капитана. Больше половины остатка, то есть более одной восьмой всего приобретения, было распределено между европейскими солдатами и унтер-офицерами, а также некоторыми артиллеристами индийского происхождения. Эту часть делили так, чтобы помощник лекаря, джентльмен-волонтёр и старший сержант получили тройную долю рядового-европейца, а капрал - полуторный солдатский приз. Сипаям отошли оставшиеся деньги, около одной восьмой от всей суммы; итак, индийские солдаты получили в обратной - примерно - пропорции к проценту солдат-сипаев во всей армии Клайва.
В апреле 1756, Джеймс Вуд и его боевые товарищи получили первый транш приза за операции против маратхского вождя Ангрия. "...каждый капитан получил 2 806 рупий, лейтенанты - по 1 007 рупий, унтер-офицеры - 320, рядовые по 56 рупий. Чёрным солдатам досталось по 20 рупий". После падения Серингапатама* полковник получил 287 фунтов, субалтерн - 52 и британский рядовой 3 фунта 15 шиллингов и 9 пенсов. Альберт Херви писал, что после Кургской войны:
------
* Здесь читатель непременно вспомнит «Лунный камень» У.Коллинза.
Приз распался на весьма привлекательные суммы. Субалтерны получили около трёхсот фунтов, а рядовые по три фунта десяти шиллингов - один из наилучших дивидендов известных когда-либо в Индии. Но многие офицеры к тому времени успели потерять веру в доход с будущих призов и, испытывая нужду в деньгах, продали свои паи за наличные, за то, что давали им покупатели; некоторые продали свои доли за сущий бесценок - за шестьдесят-семьдесят фунтов.
В стране были несколько персон, скупивших множество офицерских паёв, так что когда призовые деньги стали распределены, а это случилось очень скоро, они сняли знатный урожай и получили отличную прибыль на своей сделке. Как же были огорчены эти несчастные офицеры - те, кто продали свои доли - когда поняли, что могли бы выручить очень крупные суммы денег, прояви чуть больше терпения! Наши солдаты, конечно же, радовались полученной выгоде, и надеялись на следующую войну, где смогли бы выручить не меньшие деньги с равной лёгкостью.
Некоторые офицеры назначались призовыми агентами по выбору товарищей и работали в пользу своего военного сословия. Лейтенант Джон Пестер, назначенный призовым агентом туземной пехотной части во Вторую Маратхскую войну утверждает, что:
Это назначение взволновало меня, как никакое другое: я понимал, что избран большинством армейских офицеров, что это честь, предмет гордости для любого человека; что это самая убедительная оценка моего поведения, что меня заметили и удостоили похвалы. И я радовался, увидев, как много совершенно незнакомых со мной - я полагал так - офицеров, отдали за меня голоса.
После взятия Хелата, майор Джон Пенниквик стал выдвинут своим командиром для работы призовым агентом. Командир
... заручился мнением офицеров нашей части и рекомендовал меня кандидатом от королевских сил*. Я пошёл на голосование и получил единогласное одобрение уже среди всех офицеров; некоторые даже высказались в мою пользу по собственной инициативе - штабные и артиллерийские офицеры - так что я замечательно провёл выборную кампанию.
-----
* То есть от регулярных британских частей. В то время, в Индии действовали две силы: регулярные британские части и части Ост-Индской компании (вторые влились в первые после Мятежа).
Но работать призовым агентом было нелегко, так что майор пишет: "С того времени я не имел ни минуты свободной... и так продолжалось несколько месяцев".
Государственное имущество побитого врага собиралось под присмотр призовых агентов, а те устраивали распродажу. В Индии добрая доля захваченного добра приходилась на монеты из драгоценных металлов, так что распорядиться этой ценностью можно было без особых затруднений. Система дележа предполагала и предписывала, что старшие офицеры безотлагательно получат свою долю. Иногда старшие командиры принимали положенное вознаграждение с неохотой: другое поведение дало бы повод обвинить их в радении об экспансионистской политике с прицелом на обогащение. Лорд Корнвалис отказался от 47 000 фунтов после Третьей Маратхской, а лорд Уэлсли отверг 100 000 после Четвёртой. Но лорд Лейк получил 30 000 за взятие Агры*, и подполковник Дикон не отказался от командирского пая - 12 000 фунтов - из 100 000 завоёванных денег - в 1824 году, когда Компания взяла маленькую крепость раджи Киттурского - не отказался, хотя и прибыл на место к самому окончанию дела. Вторая осада Бхаратпура принесла лорду Комбермеру почти 60 000 фунтов, его генералам - 6 000 и субалтернам по 238 фунтов; британские рядовые получили по 4 фунта, сипаи - вполовину; доля джемадара составила 12 фунтов, а субадара - 28. Пусть это были и существенные деньги по меркам Индии, но "субадар, отслуживший сорок лет, едва ли мог почесть за справедливость восьмикратную - против своей - долю вдвое младшего по годам лейтенанта".
-----
* А тут читатель непременно вспомнит "Сокровище Агры" - да, да. оно утонуло.
Британские солдаты сомневались в призовых деньгах: их, прежде всего, смущала мудрёная несправедливость дележа и, во вторых, процесс распределения мог затянуться на долгие годы. Корнет Томас Пирсон из 11-го Лёгкого драгунского получил свои 218 фунтов 16 шиллингов через десять лет после падения Бхаратпура; вдова и сын рядового Беннета из 39-го королевского ждали двадцать лет, но всё же дождались унаследованных 4 фунтов 9 шиллингов призовых за Кургскую кампанию 1834 года. В июле 1858 года канонир Ричард Хардкасл пишет домой из Ауда, говорит, что отдал бы всё на свете за пинту "настоящего портера, навроде того, что пивал я в Бредфорде", а затем рассуждает так:
Уверен, что мне полагается надбавка за Лакхнау - 38 рупий - 3 фунта 2 шиллинга - и шестимесячная полевая надбавка, так что всего мне причитается 8 фунтов... Как только я соберу сколько-нибудь от этого, чтобы составились приличные деньги, отправлю большую часть домой. Но наши офицеры не доверяют нам и не решаются давать зараз большие суммы, так что, должно быть, станут платить частями, по фунту или по 10 шиллингов. Ещё нам полагаются призовые, за осаду и взятие Лакхнау - сам слышал, как один человек толковал о сказочных деньгах. Он говорил о 30 фунтах на солдата! Но, боюсь, не увидим мы этих 30 фунтов.
И он оказался прав в своём пессимизме. Сержант Форбс-Митчел дивится: куда пропало "трофейное добро, что поступило к призовым агентам" под Лакхнау, то есть сумма в миллион фунтов. Вместе с тем:
Каждый рядовой, участник осады и захвата Лакхнау, получил 178 рупий; но тридцать лакхов* сокровища, найденного в колодце у Битхура, остаток добычи, взятой во дворце Нана Сахиба, ускользнули от расчёта, и намного перекрывают указанную сумму. Я, тем не менее, могу, не затрудняясь назвать десяток, а то и поболее, имён: люди, кто дрались во всех боях, двое из них получили Крест Виктории, а умерли они в богадельнях родных краёв - некоторые, впрочем, в богадельне Калькуттского общества милосердия.
-----
* Лакх - сто тысяч, обычно сто тысяч рупий.
Джордж Элерс горько жалуется, что получил призовые за Серингапатам (1799) лишь в 1807 году, "за вычетом одного шиллинга интереса, который переложили на нас". Он, лейтенант, получил 430 фунтов, капитан - 800, майор - 2 000, подполковник - 4 000, генерал-майор - 12 000, а удачливый главнокомандующий получил обыкновенную долю, одну восьмую часть трофея. Генерал-майор сэр Дэвид Бейрд принял свои 12 000 фунтов с огорчением, и сказал Элерсу, что рассчитывал, "самое малое, на 100 000". Элерс даёт разъяснения:
Мы захватили неимоверное богатство, всевозможные ценности, дары всех европейских дворов. Там был изумительный фарфор от короля Франции, часы напольные и карманные, ценнейшие шали, всякие безделушки, ювелирные изделия со всех концов света, жемчуга, рубины, алмазы и изумруды и всякие другие благородные камни в оправе - всё что угодно, вплоть до брусков и клиньев из чистого золота. Солдат предложил мне такой за бутылку бренди. Многие офицеры получили часть своего приза в драгоценных камнях, оценённых по твёрдому прейскуранту. Я видел, как необработанный, негранёный изумруд шёл за 200 фунтов. Многие наши солдаты заполучили так много, что могли бы безбедно жить до конца дней, умей они распорядиться трофеем. Я слышал, как один из них после штурма едва мог идти под грузом взятых золотых пагод - он взял столько, сколько мог унести - говорят, на сумму в 10 000 фунтов.*
-----
* Золотая пагода (было 2 вида) - монета ценностью в 6 - 8 шиллингов, вес от 3 до 3,35 граммов. Положим, это были шестишиллинговые, то есть полуфунтовые монеты - тогда 10 000 фунтов это 20 000 пагод или 60 кг золота. Неудивительно, что солдат "едва мог идти"!
Некоторый солдат 74-го Королевского пехотного, нашёл два браслета, принадлежавших султану Типу; браслеты эти были декорированы алмазами "размером со зрелый конский боб". Рядовой вынул камни и продал их лекарю, доктору по имени Палтни Мейн за 1 500 рупий. Потом офицеров вынудили сдать трофеи в общий котёл, но Мейн оставил за собой алмазы, укрыв их в нашейном муслиновом платке. Он получил за них 2 000 фунтов годового дохода и перевёл на солдата 200 фунтов в год, "но бедный парень прожил недолго и не сумел вполне насладиться такими деньгами".
Джон Шипп, обходя захваченный форт Хутрас:
...видел, с каким старанием работают призовые агенты, пытаясь удержать наших парней подальше от добычи, чтобы те не подбирали и не воровали ценностей; но солдат были тысячи; все, естественно, с горящими глазами, так что задача агентов была, по правде говоря, безнадёжной. Я слышал, что один рядовой из полевой артиллерии ушёл с пятью сотнями золотых мохуров, а это больше 1 000 фунтов... Учитывая, что призовые суммы чудовищно усыхают до дележа, а то немногое, что остаётся, доходит до солдата через долгий срок, неудивительно, что люди эти при случае стараются помочь себе сами.
Короче говоря, огромная часть ценностей попросту исчезала, не успев дойти до призовых агентов. Британцев, взявших в 1818 форт Рхайгур, ждало разочарование: от денег, очевидно содержавшихся в укреплении, осталось немногое: они, по большей части как-то испарились. Расследование, затянувшееся до 1831 года, установило, что большая часть денег стала унесена по приказу, людьми осаждённого гарнизона:
Бхамбу Бин Ганга Синди показал под присягой, что пробыл в Рхайгуре всю осаду и сдался со всеми; затем Гаманджинг, джемадар, дал ему три мешка с деньгами и он завязав их в кушак, переправил в свой дом, в Чампи, что в двенадцати милях от форта; там деньги пролежали пятнадцать дней; затем про них узнал сахиб из Компании, и забрал его вместе с мешками в Кутчери у Гиргаума.
Некоторая часть трофея оставалась в руках солдат, "нашедших" ценность - как правило, на некоторое время, а потом переходила к офицерам, кто платили недорого и не затруднялись объявлять о приобретении призовым агентам. Уильям Рассел наблюдал такой случай в Кейзербахе у Лакхнау, сразу после взятия города.
Через двор, из ворот, упала тень человека; потом из прохода осторожно выдвинулся штык - поднятый, судя по всему, до уровня глаз; потом показалась винтовка Энфилда а следом голова британского солдата. "Чисто, одни свои" - крикнул он.
- Сюда, Билл. Здесь лишь пара офицеров и куча нетронутых закоулков!
За первым вошли ещё трое, шайка парней из регулярной королевской части. Чёрные от пороха лица, испятнанные кровью перекрёстные ремни, мундиры топорщатся от всяких подобранных ценностей. И они принялись мародёрничать, не обращая на нас никакого внимания. Первая дверь никак не поддавалась; тогда к замку приставили дуло ружья и вдребезги разнесли выстрелом. Солдаты с криком ворвались внутрь и вскоре вынесли железные шкатулки с драгоценными камнями; на свет появлялись железные коробки и шкафчики; в деревянных ящиках нашлось оружие, украшенное золотом и благородными камнями. Один из парней проломил крышку - по виду свинцовую, на самом деле - из чистого серебра - и вытащил браслет с изумрудами, алмазами, и жемчугами - такими огромными, что я поначалу не признал в них драгоценностей, и принял этот браслет за часть какой-то люстры.
- Что ваше благородие даст мне за это? - спросил солдат. - Я соглашусь на сто рупий, пользуйтесь случаем!
О! Проклятая судьба! Со мной не было ни пенни, ни у кого из нас. Ни у одного офицера в Индии. Нашими деньгами распоряжались слуги. А мой Саймон был далеко отсюда, в спокойном лагере...
- Я согласен на сто рупий, но должен сказать тебе, что ты получишь намного, намного больше, если камни настоящие.
- Пустое, мне не жалко для вашей чести, так что радуйтесь им за сто рупий. Вот, держите!
- Что-ж, отлично; приходи ко мне сегодня же вечером в лагерь, где штаб командования, или скажи своё имя и роту - тогда я перешлю тебе деньги с нарочным.
- Ох, верю вашему благородию, но как мне знать, доживу ли я до этого благословенного вечера? Может доживу, а то и нет - умру здесь с пулей в боку. Мне нужны два золотых мора (мохура по 32 шиллинга каждый) и бутылка рома тут, на месте. Будьте уверены, в такие времена безопаснее всего делать дела только на живые деньги.
Солдат дал каждому из офицеров по маленькому камушку "на добрую память" и оставил украшение себе. Итак, трофеи уплыли в "неизвестность"; однако, когда на следующий месяц сокровища стали распродаваться законным образом, под присмотром призовых агентов, Рассел "не нашёл ничего из увиденных тогда ценностей и был потрясён несуразно высокими продажными ценами".
Под Дели дело получило лучшую организацию. Там, как рассказывает миссис Матер:
... агенты, выбранные ещё до захвата города, постарались собрать трофеи, но основная часть ценностей пропала - жители припрятали добро... Некоторое время за сокровищами шла самая азартная охота; в поисках - живо и успешно - участвовал и мой супруг. Позавтракав спозаранок, он принимался за дело во главе отряда кули, вооружённых пиками, ломами и мерными рейками. Обследование дома, где, по донесениям, прятали сокровища, занимало целый день; работа начиналась с тщательного обследования постройки... Скрупулёзные замеры крыши по внешней поверхности и стен по внутренней позволяли безошибочно определить потайные полости. Затем били дыры в стенах, открывая секретные комнаты, замурованные ниши, тайники; время от времени, усердие в исследованиях вознаграждалось крупными и ценными находками.
Однажды я пригласила на ленч нескольких друзей, ожидая, что с нами откушает и полковник Матер, но один из пришедших гостей сказал, что тот запоздает, так как нашёл большое сокровище и не может оставить его без присмотра. Супруг вернулся заполночь с тринадцатью повозками военной добычи, и, между прочих ценностей, там были деньги - восемьдесят тысяч фунтов. ...
До нас доходили слухи, что какие-то сотрудники поисковых партий с прежней репутацией честных людей "аннексировали" в свою пользу некоторые ценные предметы.
Эдвард Вибрат удивлён собственной умеренностью. В Дели он и его люди "нашли тринадцать или четырнадцать деревянных ящиков, заполненных всевозможными изделиями из серебра и золота, монетами и благородными камнями различной ценности и передали всё это призовому агенту". И эта благородная, возможно неподражаемая честность, дала ему право на горсть бриллиантов - впоследствии Вибрат оправил их в золото "и презентовал родным. Увы, мне остаётся лишь жалеть о скверно использованной возможности - зачем я, при таком замечательном случае не приобрёл большего?" В те самые дни, под Лакхнау, другой человек также не отказал себе в некотором приобретении - капитан Чарльз Гермон; его жена, Мария, с гордостью пишет, как: "Мой дорогой Чарли пришёл домой совсем обессилев от этой работы... Он принёс мне прекрасные фарфоровые вещи и великолепную пуншевую чашу, свои собственные трофеи".
Приобретение ценностей по праву победителя был всегдашним обыкновением индийских войн, но в дни Мятежа британское мнение безоговорочно оправдывало такую практику. После захвата призов Армией Декана в 1817-18 году юристы пустились в долгое обсуждение о правомочности подобных акций: тогда появилась отчётливая граница между государственным имуществом противника (которое могло быть захвачено) и частной собственностью неприятелей (такая собственность захвату не подлежала). Когда разразился Мятеж, подобная щепетильность была оставлена. Пусть мы и видим – хотя бы на примере Серингапатама – как солдаты продавали трофеи офицерам задолго до Мятежа, но, тем не менее, в то время предпринимались попытки умерить мародёрство, а офицеры – пусть и не все – с ответственностью относились к призовому делу.
Энсину Альфреду Бассано из 32-го Пехотного королевского случилось оказаться в Мултане в 1849 году, после захвата города.
Три взвода моей роты стали откомандированы на охрану дома Мулраджа. Мы заняли эти покои и устроились там с чертовским комфортом. Вина было в изобилии. Но большую часть пришлось вылить – чтобы солдаты не перепились. Мы обыскали всё вокруг, нашли ящики набитые золотыми и серебряными деньгами, жемчужными ожерельями и золотыми брусками по пятидесяти, не меньше, фунтов каждый. Майор Вилер вычислил, что в наших руках оказалось – если пересчитать на деньги – золота на пятьдесят тысяч фунтов! Офицеры форта вместе с бригадиром Харви – о нём подали письменный рапорт - присвоили кое-что из этого добра, но ни один из наших офицеров не взял ничего по-настоящему ценного, разве что какие-то забавные золотые монетки, для курьёза, и мы не делали из этого тайны. Мы были щепетильны, высоко ценили своё офицерское положение, так что не соблазнились на мошенничество. Тем не менее, генерал-губернатор решил, что мултанские сокровища должны отойти в трофей к выгоде войска. Теперь я надеюсь на свою долю приза.
Впрочем, однополчане Бассано не отличались его щепетильностью. Рядовой Роберт Уотерфилд вспоминал, как:
… один парень из Ноттингема обложенный золотом с головы до пят, едва понимал, как сумеет ускользнуть от призовых агентов… тогда он, повинуясь внезапному соображению, разбежался и нанёс себе тяжёлое ранение, боднув со всего маху угол дома. Потом он с залитым кровью лицом доложил о несчастном случае и тяжёлом увечье. Подали носилки, парня отнесли в форт, и он вернулся в лагерь, став богаче на несколько тысяч фунтов.
Ранним утром Уотерфилд наблюдал, как его рота возвращается в лагерь. «Некоторые из них едва передвигал ноги в ботинках, набитых золотыми мохурами». Брат Уотерфилда, капрал той же роты, провёл ночь в карауле, так что не сумел разжиться самостоятельно, но все парни из караула стали вознаграждены боевыми товарищами. «Судя по всему, брату достался изрядный куш, так как он подарил мне 200 рупий … то есть около 20 наших фунтов».
В 1849 году, после сражения под Гуджратом, фортуна подшутила над сержантом Джоном Пирманом. Сержант вошёл в город с полудюжиной солдат. Они «подошли к старому меняле и спросили – где тот держит деньги? – но он не хотел говорить; пришлось достать пистолеты, и только тогда меняла достал мешочек с золотыми и серебряными монетами, всего около кварты». Тут появился офицер и велел нести мешочек на призовой склад, однако «мы ушли, оставив деньги на его усмотрение… Офицер не успел спросить, какой мы части, а узнать этого не мог – мы были в белых рубахах, кальсонах и шапках-тюрбанах». На следующий день он отобрал отличную арабскую лошадь, хотя конюх и умолял его: «Нет, сахиб, не берите!» - и продал её офицеру за две бутыли грога и 100 рупий – а деньги тотчас ушли на выпивку.
Лучший случай выпал Пирману в разведке, когда он, вместе с рядовым Джонни Греди поймали повозку, запряженную парой волов, и нашли в ней сундук с рупиями. Товарищи набили седельные кобуры золотыми монетами, а остаток выкинули. Сержант уверен, что:
… только так и можно было получить призовые деньги, ведь Компания дала нам лишь шестимесячную полевую надбавку: 3 фунта и 16 шиллингов, и это всё; так что мы пускались во все тяжкие и жили бы хорошо, когда не тратили бы деньги самым дурацким образом.
Он думал, что 10-й Пехотный королевский успевает в мародёрстве лучше всех, пусть и с некоторыми издержками – так, сержант Уильямс получил сто плетей и стал разжалован за кражу ценной сабли с золотой, в бриллиантах рукоятью. Уильямс передал саблю рядовому, а тот, опасаясь обыска, скрыл ценность, кинув её в колодец – возможно, сабля лежит там и по сей день.
Гарнет Уолсли высказывает категорическое неприятие грабежам по праву победителя. «За всю армейскую карьеру, я ни разу не взял неположенного приза – заявляет он.
И дело здесь не в моей брезгливости, и не в беззаконности такого занятия - напротив, я уверен, что победителю по праву причитаются военные трофеи; я действовал так в интересах порядка и дисциплины. Отношения, когда офицер принимает сторону солдата – мародёра и, более того, оспаривает у нижнего чина право на тот или иной ценный приз, убивают то лучшее, что есть в воинском духе британской армии. … Я совершенно уверен в том, что устроенная солдатами делёжка трофеев под Лакхнау стала большим несчастьем для нашей армии, понизила её дееспособность, сказалась на дисциплине и что беда эта не ограничилась тем, давним временем, но возымела долговременные последствия.
URL записи
Познавательно