Для того, чтобы летать по параболической траектории и осваивать создание невесомости в салоне самолёта ТУ-104 № 42396, назначили лучших наших лётчиков: Сергея Николаевича Анохина и Юрия Александровича Гарнаева. О том, насколько опасны были эти поначалу испытательные полёты, сколь вероятна была катастрофа, говорит то, что к полётам на самолёте были допущены кроме экипажа только два человека: борттехник Павел Викторович Дёмчев и кинооператор Константин Михайлович Филиппов (не члены экипажа). Дёмчев должен был следить по специально установленным приборам насколько при невесомости падает давление в топливо- и маслопроводах. В обычных полётах авиационный керосин и масло текут к моторам под действием силы тяжести. В невесомости её нет! Без топлива моторы заглохнут. Без масла они могут загореться. А у ТУ-104 моторы расположены рядом с топливными баками. Ясно — взрыв баков и гибель.
читать дальшеСергей Николаевич был одним из немногих лётчиков, кто пилотировал так, что все режимы невесомости делались без погрешностей и длились ровно по тридцать секунд. «Я её чувствую телом, внутренностями», — сказал он мне. Какие могли быть «погрешности»? При идеально выполненной невесомости люди полминуты весели в воздухе: спокойно либо размахивая руками и ногами. При «погрешностях» — их медленно «приземляло» на пол, либо «возносило» к потолку салона самолёта. Тогда они могли оттолкнуться и как шарик пинг-понга лететь в другую сторону. Как ни странно, наилучшим индикатором идеально выполненной невесомости стал именно шарик пинг-понга.
В то время я опрашивал лётчиков-испытателей, стараясь выяснить, как они переживают опасные ситуации, нередко возникающие при испытаниях новых, ещё не доработанных самолётов. Как-то я подошёл к С. Н. Анохину. Он сидел и на уголке стола что-то писал. Я не знал о чём он пишет, отвлёк его, стал расспрашивать. Он спокойно отвечал на мои, наверно, кажущиеся ему наивными вопросы. Позднее я узнал, что писал он отчёт о только что случившейся катастрофе самолёта ТУ-16, который он пилотировал. В полёте инженер-испытатель, сидевший в хвостовой кабине (стрелка-радиста), доложил Анохину (первому пилоту), что горит двигатель, который проходил лётные испытания. Из кабины пилотов экспериментальный двигатель не был виден, и Анохин приказал экипажу покинуть самолёт — катапультироваться. Когда же он сам хотел это сделать последним, то обнаружил, что люк над его креслом — не отстреливается. Тогда он перебрался на место, где только что был второй пилот, катапультировавшийся со своим креслом. Потом Анохин вылез из пилотской кабины через открытый люк над местом второго пилота. Он понимал, что воздушный поток может разбить его о вертикальный киль хвостового оперения самолёта. Потому Анохин постарался ухватиться за одну из антенн, прикреплённых и расходящихся по бокам внешней обшивки самолёта, и по ней съехать как можно дальше в сторону. Это ему удалось. На мои вопросы Анохин отвечал, что ни сегодня, ни раньше ни страха, ни других ярких эмоций в опасных ситуациях у него не было. Я спрашивал:
— А раньше, до того, как начали летать, боялись ли чего-то?
— Нет. Страха у меня не бывает и никогда не было.
В это время в комнату, где мы беседовали наедине с Сергеем Николаевичем, вошли другие лётчики-испытатели и, улыбаясь, напомнили ему:
— А тот случай — когда ты встретился со Сталиным?!
— Не будем об этом…
По моей просьбе, лётчики рассказали, что однажды во время испытаний советского истребителя новейшего образца на аэродром приехал И. В. Сталин. Ему понравился высший пилотаж и он спросил:
— Кто летает?
— Подполковник Анохин.
Сталин строго поправил:
— Это летает полковник Анохин.
Выслушав эту историю, Сергей Николаевич признался:
— Это был, наверно, единственный случай, когда мне стало страшно. Вылезаю из кабины самолёта, а ко мне бежит грузный, запыхавшийся генерал и срывает с меня погоны. Ну, думаю — всё! Сталину что-то не понравилось. Отставка! Ну не расстрел же?! Но генерал-порученец Сталина выхватывает полковничьи погоны и булавками пришпиливает их мне на плечи. Не хочется это вспоминать.
В этот момент лётчик-испытатель Я. И. Верников, Герой Советского Союза, заметил:
— Редкий случай — удалось разговорить Сергея Николаевича
Я не стал расспрашивать. Тогда было всем понятно, почему он не любил «Вождя народов».
В мае 1945 года С. Н. Анохину поручили испытать в полёте прочность винтомоторных самолётов–истребителей Як-3. Крылья этих самолётов делались из прочных сортов дерева. Пилотировать надо было так, чтобы самолёт разломался. Анохин успешно выполнил это задание. Но, падая вместе с обломками самолёта, раскрывая парашют, получил сильный удар по глазу, удар не обломком самолёта, как рассказывал сам Сергей Николаевич, а «бобышкой» — принадлежностью парашютной системы. Зрение этого глаза спасти не удалось. И всё же Сергей Николаевич добился, преодолев запреты медицинских экспертных комиссий, разрешения летать и испытывать новые самолёты. За глаза его стали называть «одноглазым полковником».
Как я уже писал выше, именно ему поручили испытать в полётах способ создания невесомости в большом пассажирском самолёте. Я знал, что только при сохранённых функциях обоих глаз возникает паралакс и стереоскопическое зрение. Проще говоря, нам даны два глаза, чтобы видеть в пространстве: что ближе и что дальше от нас. «Глубинное зрение» с одним глазом невозможно. В полётах я решил подсмотреть, как же Анохин одним глазом видит глубину, как он определяет расстояние до взлётно-посадочной полосы при приземлении, и как он справляется с многими сложнейшими задачами при пилотировании, когда надо видеть пространственную глубину.
Находясь в полёте в кабине пилотов, позади Сергея Николаевича, я заметил, что в ответственные моменты полёта он начинал довольно быстро двигать головой из стороны в сторону, как бы раскачивать её. Мне стало понятно, что он ставит свой единственный глаз то в положение правого глаза, то — левого. Единственный глаз выполнял функцию попеременно двух глаз, возвращая Анохину способность видеть глубину пространства, то есть зрение как бы двумя глазами.
В молодости Сергей Николаевич увлекался планеризмом, летая в Крыму (около Коктебеля), где познакомился с Сергеем Павловичем Королёвым, ставшим Генеральным конструктором космических кораблей. Пользуясь старым знакомством, Анохин доказал Королёву, что надо готовить в космонавты не только молодых лётчиков, но и опытных лётчиков-испытателей: от них больше будет толка в оценке трудностей и неполадок, возможных в космических полётах. По рекомендации Анохина была создана группа будущих космонавтов из пяти человек лётчиков-испытателей. Их стали готовить к космическим полётам.
Один из них побывал в космосе, но это — не Анохин. Против него выступил начальник всех космонавтов генерал-лейтенант Н. П. Каманин. Почему? Он был против того, чтобы в космос летали «больные». Возможно, была ещё одна причина. Хотя С. Н. Анохин — полковник и числился в рядах Советской армии, однако, многие годы он работал в гражданской (невоенной) организации, в ЛИИ. Ни разу я не видел его в форме с погонами. Полетев в космос, он представлял бы интересы (и славу) не военных, которыми командовал генерал Каманин, а учёных, конструкторов, изобретателей.(с)
zen.yandex.ru/media/id/5edbad53ecddd46a0904000f...
@темы:
Рыбка, пойманная в глубокой воде